Давно, видимо уже, читала я эту книгу, а сегодня нашла заметки. Мне понравилось, а вам?
Мы с Алисой и Дальяной желаем вам счастья!
КТО ВОСПИТЫВАЕТ ВОСПИТАТЕЛЯ
1988
В.Е. Храпов
Выдержки из небольшой книги- обращения к своему
сыну, в которой автор описывает путь своего становления как воспитателя,
отвечает на поставленный вопрос.
В конце приведены два небольшие рассказа – про
то как папа и сын рисовали картину и про то как мотивировать ребенка читстить
зубы.
Детей в семье должно быть как минимум двое.
Почему как минимум двое? Нет, не только потому, что один-единственный, над
которым все дрожат, может очень быстро стать заласканным эгоистом, избалованным
излишним вниманием соперничающих между собой за детскую любовь взрослых
родственников. Это не самое страшное, хотя во всем хорошо чувство меры.
-
Чем больше у нас детей, детей не в тягость,
тем больше у нас возможности прожить жизнь разнообразнее, глубже,
переосмысливая прожитое и пережитое, тем больше шансов стать лучше,
совершеннее. Поверь моему отцовскому опыту, а еще лучше — проверь его.
-
Максим Горький говорил: «Всем хорошим во мне я
обязан книгам». Спорить с ним сложно, да я и не собираюсь. Но перефразируя
знаменитое изречение, могу сказать, что всем хорошим во мне я обязан детям. Еще
— моим ученикам, встречам с добрыми, умными людьми и в жизни, и в книгах.
-
Вы просто своим существованием, своими
радостями и горестями, смехом и слезами, бесконечными вопросами, замечаниями,
протестами заставляли меня думать, спрашивать не только с вас, но и спрашивать
себя и с себя. Наши общие дела и наши размолвки были и остаются единством и
борьбой противоположностей, которые и есть один из источников развития. В том
числе и моего, и вашего. Без этого, как мне кажется, оно просто невозможно.
-
Ибо взрослость, по-моему, определяется не
возрастом, не борьбой за самостоятельность, а способностью думать о других,
заботиться о других, а не о том, чтобы стать таким, «как все».
-
Среди главных вопросов, которые должны
задавать себе и взрослые и дети, один из первых: куда, к чему идем? Вопрос
стратегии, цели воспитания.
-
Людей, в том числе взрослых и детей, сближает,
возвышает общее дело.
-
Уступаем ли мы тактично, избегаем ли ненужных
трений, облегчаем ли совместную жизнь? Не мы ли сами упрямы, привередливы,
задиристы и капризны?»
-
Конечно, своеобразны и каждая семья, и каждый
ребенок. Однако есть, и очень много, общих бесценных правил, рекомендаций,
советов, которые можно найти в книгах. Но они, к сожалению, до сих пор остаются
тайной за семью печатями для большинства настоящих и будущих родителей.
Например: «Нельзя сравнивать одного ребенка с другим» (И. Песталоцци). А у нас
это делают постоянно и дома, и в детских садах, и в школах. «Сосредоточимся на
достоинствах, и они сами вытеснят недостатки» (В. Сухомлинский, С. Соловейчик).
Мы же упорно боремся с недостатками. «Не поощрять и наказывать, а радоваться и
огорчаться поступкам ребенка» (Л. и Б. Никитины). А мы изощряемся в поощрениях
и еще больше в наказаниях.
-
Педагогический такт не только в том, чтобы не
кричать на детей, не оскорблять, не унижать достоинства, но и в том, чтобы не
подавлять ребят даже своими знаниями, эрудицией. А что такое подавление
возможно, помогли мне понять не только мои новые пятиклассники, но и мои
театралы по старой школе. В игре на сцене мне, отдавшему самодеятельному театру
и школьным урокам десяток лет жизни, не было практически равных среди них. Я
был актером на много голов выше. И довольно часто после моих вдохновенных
показов, как можно играть ту или иную роль, кое-кто из ребят «скисал», и надолго.
А кое-кто вообще уходил из нашего театра, поняв, что так играть не сможет. С
урока-то не уйдешь. И там подавление эрудицией взрослым не так заметно. Да и из
дома родного не уйдешь тоже... Может, поэтому у талантливых родителей не так уж
часто, как того хотелось бы, вырастают талантливые дети? Может, в результате
именно такого подавления у знающих, эрудированных родителей, которые стремятся
как можно больше уделить! внимания ребенку, вырастают дети, малоспособные к
творчеству?
-
Взрослый во многом должен быть равен ребенку:
точно так же, как и ребенок, он должен играть, учиться, ошибаться, радоваться
успехам, но при всем том быть чуть-чуточку в стороне, выше, должен знать и
уметь чуть больше. Нарушение этого «закона» в сторону полного равенства
приводит к тому, что взрослый, учитель перестает быть учителем, исчезает
уважение, а нарушение в сторону неравенства — будь оно даже в огромной эрудиции
или в абсолютной вере в своей непогрешимости — приводит к потере контакта с
детьми.
-
И мне и тебе нравилось играть «в слова», «в
рифмы», решать придуманные на ходу задачи. На прогулке, во время купания, в
автобусе. И ты с удовольствием решал. Помнишь такую: у автобуса два колеса
спереди, четыре сзади. Сколько всего? А вон, видишь, еще одно, запасное?
Сколько же всего? А сколько букв в слове «колесо»? А на какую букву оно
кончается? А можешь написать «О» вот здесь, на стекле автобуса? А рифму к слову
«колесо» придумать.
А помнишь еще одну смешную задачу? Шел верблюд
по пустыне, наступил на камень, где грелись три ящерицы, и двум из них прищемил
хвосты. Сколько ящериц осталось на камне? Помнишь, как же мы все вместе дружно
смеялись, когда ты узнал, что ни одной: все ящерицы убежали, а хвосты у них
вырастут новые.
-
Подлинное воспитание и обучение невозможно без
человечной, умной и доброй методики. Методики, не только вкладывающей ту или
иную сумму знаний, навыков, но и прививающей нравственные основы, развивающей
ум и чувства, точнее, чувства и ум. Чему мы тебя учили? Разве только письму и
счету? А наблюдательности? А неожиданности ситуаций? А единству мира,
взаимосвязи? А радости жизни, коллективизму, стремлению быть добрее?
-
В этом определении нет и тени сомнения в том,
что многое из того, что накоплено, может и должно быть отвергнуто. И качества
должны формироваться для решения задач, а вот о том, что прежде чем решать,
надо научиться ставить задачи, видеть их в своей повседневной жизни, — ни
слова. В этом определении нет человека, преобразующего мир и себя, есть лишь
покорные исполнители чьих-то высоких замыслов. Все происходит как-то помимо
нашей человеческой воли. И условия жизни и труд меняются как-то сами по себе,
будто бы не мы, люди, их меняем.
-
Она до сих пор считает, что если порка — это
действительно нехорошо, то контроль должен быть обязателен. Какой контроль? Над
кем? Если сын не рассказывает тебе, где он, с кем он, о чем думает, что
переживает, то контроль-то надо устанавливать над собой, разбираться, что я за
воспитатель. И перво-наперво задать себе вопрос: «Куда, к чему приведет мой
контроль?» Не атрофирует ли он у моего ребенка самоконтроль? Не приучил ли я
его всю жизнь жить под чужую дудку, от которой до преступления, выходит, один
шаг? Крайности часто сходятся... Подлинное воспитание — это воспитание, при
котором воспитанник не бежит от воспитателя, а воспитатель не бежит за
воспитанником. Нет, они устремлены навстречу друг другу. И из этих встреч и
рождается нечто третье, что объединяет, обогащает и того и другого.
-
Основные принципы педагогики нового
демократического общества, педагогики сотрудничества. Вот некоторые из них:
·
всегда были учителя-предметники и
учителя-воспитатели, одни идут с предметом к детям, а другие с детьми идут к
предмету. Вот это и есть сотрудничество с детьми. Воспитывая сотрудничеством
сотрудничество, мы воспитываем коллективизм и целеустремленность. В
сотрудничестве, если вдуматься, глубинно совпадают цели и средства, обучение и
воспитание;
·
чтобы идея сотрудничества не
осталась пустым словом, она должна быть подкреплена соответствующей методикой;
·
сотрудничество с детьми нельзя
объявить или ввести с новой четверти, его приходится добиваться годами;
·
центральная точка такой педагогики
— исключение из наших методов принуждения к учению (вспомни спор Сухомлинского
и Лихачева — это его отзвуки!);
·
для поддержания духа сотрудничества
нужно ставить перед детьми как можно более сложную цель, указывать на ее
исключительную трудность и внушать уверенность в том, что цель будет
достигнута... Без общего воодушевления сотрудничества с детьми добиться трудно;
·
чтобы дети чувствовали себя
сотрудниками педагога, надо, где только можно, предоставлять им свободный
выбор;
·
лишь того можно назвать
самостоятельным, независимым человеком, кто может сам вынести точную оценку
своей работе, не завышенную и не заниженную, кто научен и приучен анализировать
свою деятельность;
·
важнее всего не образование учителя, не материальные
затраты на обучение... а жизненные цели, которые он ставит перед собой;
·
каждый из ребят приносит... свой
мир чувств и переживаний, ничем не отличающийся от мира учителя. В этом смысле
педагог и ребенок совершенно равны, они оба знают радость, страдание, стыд,
страх, удовлетворение, чувство поражения и чувство победы;
·
сотрудничество с учениками
невозможно без сотрудничества учителей.
Для меня любовь к тебе и Димке — это не возможность
любоваться друг другом, не ублажать вас подарками, конфетами, а возможность
быть вместе, вместе делать какое-нибудь общее дело. Но делать это дело так,
чтобы главным оказывалось не само дело, а наше общение в ходе него. Поэтому,
наверное, в сущности, не так важно, чем заниматься с вами, важно, чтобы это
было для вас увлекательно, интересно. И эти интересы ни в коем случае нельзя
предавать, подменять...
-
Едиными и у воспитателей, и у воспитанников —
у всех должны быть не требования, а сомнения, проблемы. Только тогда на смену педагогике нажима,
насилия, натаскивания сможет прийти педагогика сотрудничества, воспитывающая
опять-таки всех и все... Воспитывающая не только новое мышление, но и
элементарные навыки.
-
Да-да, детям. Несмышленым, неразумным,
необразованным так широко и глубоко, как взрослые. И не потому, что дети —
«чистые родники незамутненного детства». Дети были и остаются главными в
преобразовании жизни, главными воспитателями взрослых потому, что они, и ты в
том числе, как и твои будущие дети, и наше зеркало, и наше будущее, и наши
судьи. Нет, не нам, старшим, а им, младшим, в конце концов решать, что взять от
нас, какой «общественно-исторический опыт». И в этом смысле дети всегда над
взрослыми, они над нами, а не мы над ними, как будут над ними их дети. Дети —
наши главные воспитатели еще и потому, что если мы хотим свое будущее, свое
продолжение видеть лучше, совершеннее, то и к детям должны мы быть обращены
лучшими своими сторонами. Нет, не специально придуманными образцово-показательными,
а именно лучшими.
Состоявшийся
поход
— Ну вот, проспа-аали! — Димка, стоявший у
моей постели, тер кулаками глаза, готовые брызнуть слезами. Еще бы! Вчерашние
степенные сборы, мечты об опятах ко дню рождения мамы, раннее укладывание спать
— все оказалось напрасно.
— Ничего мы не проспали! Я вставал в пять
часов. Но видишь, что за окном делается? — начал я
его успокаивать.
— Вижу. Дождь, — выдохнул Димка более
примирительно, ощущая объективность причины. Но то, что объективно для нас,
взрослых, для восьмилетних — обыкновенное несчастье, которое вдруг свалилось на
голову и придавило. Что же делать? Все рухнуло...
— Давай, мы лучше картину нарисуем, —
попытался я отвлечь его от тяжких мыслей. — Знаешь, как она будет называться?
«Несостоявшийся поход». Будем рисовать?
— Будем...
— Слезы так и не появились. Выход был найден.
Появились новые мечты, новое дело.
— Тогда шагом марш в ванную! Умываться.
Завтракать. Чистить зубы. И за работу. Не пропадать же выходному!
Позавтракали мы быстро. И так же быстро
творили композицию будущей картины.
— Кресло давай сюда, к окну передвинем. Шторы,
как рама. Так. Теперь брось на кресло мою штормовку. Сапоги поставь к батарее.
Один пусть стоит твердо, а другой устал ждать и упал. Теперь корзины давай
пустые. Одна большая, другая маленькая.
— А зачем маленькая?
— Чтобы было видно, не один взрослый
собирался, но и маленький мальчик.
— Это непонятно. Корзина может быть и мамина.
Давай лучше и мои сапоги поставим.
— А не слишком ли много сапог будет?
— Ну давай хоть один. А другой как будто в
другой комнате остался: забыл мальчик. Ведь так бывает...
— Бывает, бывает. Ты это знаешь лучше меня...
— Я больше не буду сапоги расшвыривать и
забывать. И ботинки, — уверял Димка, подтаскивая левый сапог поближе к батарее.
— Нет. Чуть правее поставь, а то его корзина
закрывает, — командовал я, придирчиво осматривая композицию.
— Димка тоже смотрел придирчиво.
— Окно большое, а сапоги маленькие. Их на
рисунке и не видно будет.
— У нас будет не рисунок, а картина. В жанре
натюрморт.
— А что значит «натюрморт»?
— «Натюр-морт» — по-французски или
по-голландски — «натура мертвая». Это художники в семнадцатом веке картины так
называли, на которых только вещи, а людей нет. Но только «мертвая натура» или
«мертвая природа» не совсем точно. В этих мертвых вещах жизнь человеческая
отражается, настроение. Понимаешь?
— Понимаю, — как-то механически подтвердил
Димка. И я задал контрольный вопрос:
— Раз понимаешь, скажи: что главное в нашей
картине? Почему мы вещи у окна расположили? Что зрителю должно бросаться в
глаза в первую очередь?
— В первую очередь?.. Капли! Капли дождя на
стекле! Только как мы их нарисуем? Капли ведь на слезы должны быть похожи...
— Нарисуем! Еще увидишь! Ты лучше неси бумагу
и краски.
— Краски он нашел быстро. И банку с водой. А
вот подходящего большого листа ватмана не было.
Пришлось воспользоваться оборотной стороной
нашей прежней, недописанной полгода назад картины. И лист фанеры нашелся.
Укрепив ватман, я стал набрасывать контуры.
— Значит, говоришь, сапоги слишком маленькими
получатся. А я вот сейчас на пол сяду, и они крупнее станут.
— Почему?
— А ты сядь рядом — увидишь.
— И правда... Почему, пап?
— Таково свойство человеческого зрения.
Предметы, которые ближе, видятся более крупными, а далекие — маленькими. Вон
сравни дома.
— Я знаю! Это пер... персектива называется.
— Перспектива?! Правильно. А откуда ты это
знаешь?
Димка,
дитя телевека, только плечами пожал.
— А раз знаешь, давай и ее использовать.
Быстро набросав контуры, я принялся за краски.
— Что надо, чтобы серые тучи получились? А
серые дома? Знаешь?
— Знаю. Ты же сам мне объяснял, помнишь? Надо
к белой краске добавлять черную. Не сразу, понемножку... И на бумажке
пробовать.
— Правильно. Это называется — набирать
палитру. А краски надо стараться всегда смешивать. Чистые цвета в жизни редко
встречаются. Ведь даже серый цвет не везде одинаковый.
— Конечно. Вот дом — почти белый. Он только от
дождя посерел немножко. И тучи. Тучи, пап, разные. Вон совсем почти черная. А
эта светлее... А почему ты вот здесь не закрасил темно-серым? Там вон какая
туча! Из нее, знаешь, как ливанет!
— И не буду закрашивать. Туча пройдет. И дождь
когда-нибудь кончится, а картина наша с тобой останется. И если на ней все
серым и черным кругом будет, будет у наших с тобой зрителей надежда на лучшее?
Нет. Вот поэтому я и не хочу ту тучу рисовать... Мы ведь с тобой верим в
лучшее, надеемся. Надеемся, что хоть завтра, но кончится дождь, и мы все-таки
сходим за грибами. Вот и зрители наши должны надеяться. Поэтому я на том месте,
где туча, слегка голубой краской пройдусь. Пусть маленький, но голубой кусочек
будет...
— А как ты слезы нарисуешь?
— Слезы... Ты капли имеешь в виду? Нет ничего
проще. Вот видишь: ставлю точки кисточкой, линии веду, как будто капли по
стеклу ползут...
— Я давно не писал красками. То ли кисточка
оказалась слишком толстой, то ли навыки мои никудышными, но живопись,
заброшенная где-то в седьмом классе вместе с окончанием уроков рисования в
школе, отомстила. Следы капель получились слишком жирными. Картина была
испорчена.
Нет, я не гармоническая личность. Всего на
свете делать не умею. Картина не получилась. Но разве мне нужна была картина?
Мне надо было, чтобы это дождливое холодное утро стало ярким, незабываемым в
жизни Димки, в моей жизни. Но разве оно таким не стало? Разве я не научил его и
себя строить из рухнувших надежд новые? Если не научил, то хотя бы показал, как
это можно делать. Разве не научил, хоть немножко, образному языку, приемам
живописи, умению составлять композицию, а следовательно, и читать картины?
Разве не убедил в способности искусства останавливать время, преодолевать его
неумолимый ход, делать из грустных мгновений прекрасные? Разве не показал, что
надо думать не только о себе, о своем настроении?
Как же много мы изучили, постигли с Димкой за
эти минуты! И если не поняли что-то до конца, то по крайней мере почувствовали.
Мы многое открыли для себя в этом случайном и неслучайном уроке сотворчества.
Я привел тебе этот эпизод, который Димка
помнит и сегодня, спустя три года, еще и для того, чтобы ты понял, как дети
помогают жить вкусно.
Чистые
зубы
В тот день зимних каникул, когда звонила
дежурная учительница из твоей школы, мама и Димка приехали от тети Нины поздно,
часов около одиннадцати вечера: не хотели мешать мне в работе над этой книжкой.
Но разве может помешать Димка?
После ужина, очень позднего ужина, он весьма
ярко продемонстрировал: и кто воспитывает воспитателя, и как педагогика
сотрудничества решает проблему чистки зубов без принуждения, без наказаний. А
еще то главное, о чем я продолжаю повторять тебе: понимание другого человека. И
это в десятилетнем возрасте! Поверь моему опыту: не многие взрослые даже с
высшим образованием обладают этим качеством.
Мы, не видевшие друг друга почти двое суток,
конечно же, сразу же стали болтать. Димка стал расспрашивать меня, над чем я
сейчас работаю. Я попытался объяснить... А маму, естественно, волновало другое,
чтобы ребенок побыстрее почистил зубы и ложился спать. Должен же мальчик хоть в
каникулы выспаться.
— Поздно, Дима! — напомнила она.
— Сейчас, мам. Мне еще пока нельзя чистить
зубы. Я конфетку сосу. Сосательную... И у меня вторая есть...
— А ты, папа, не курил бы при ребенке! —
сказала несчастная женщина, вынужденная столько лет мучиться с тремя мужчинами,
у которых на все свои резоны. Но, прикрывая за собой дверь, она все же сочла
необходимым напомнить, что чистые зубы теперь на моей совести.
— Ну вот тебе, будущий учитель начальных
классов, и педагогическая задачка! — обрадовался я, делая последнюю затяжку.
(Димка четвертый год мечтает об этой профессии без всякой агитации!)
— Какая задача? — удивился Димка.
— Простая, самая что ни на есть житейская:
надо чтобы ребенок зубы почистил, а он не хочет —конфетку сосет. Вот как бы не
я, а мама решила такую задачку?
— Мама? Мама шлепнула бы по попе и отправила
бы меня в ванную... Или... вытащила бы у меня конфетку изо рта... Или, нет,
расстроилась бы очень — и я бы пошел и почистил зубы, а потом просил бы
прощения. И жалел бы ее...
— Ну а папа? Как бы папа решил ту же задачку?
— Папа бы сказал: пойдем чистить зубы вместе.
Так веселее!
— Ну а ты?
— А я? Я бы конфетку сосал. Пососал бы первую,
начал бы вторую...
— Ты не понял. Я не про тебя сегодняшнего
спрашиваю. Вот ты вырастешь, и у тебя будет твой сын десяти лет. Как ты
поступишь в таком случае?
— Пусть себе сосет. Я его понимаю.
— Да, но ты будешь понимать и другое:
нечищеные зубы быстрее выпадают, пища хуже пережевывается, желудок хуже
работает... Представляешь всю цепочку дальше?
— Представляю. Пищи меньше — человек хуже
соображает, недоразвитым растет... Я бы, знаешь, что. Я бы рассказал ему
сказку. Про царевича, который любил сосать конфеты и очень боялся зубных
врачей, их сверл и клещей и не любил чистить зубы. И они у него сначала болели,
а потом выпали все... Ну и все такое... И пусть сам делает выводы — надо ему
чистить зубы или не надо.
Как
видишь, за Димку и его детей я спокоен. Он умеет делать выводы. И не только о
зубах...
Мы с Алисой и Дальяной желаем вам счастья!
Комментариев нет:
Отправить комментарий